Нора Адамян - Девушка из министерства [Повести, рассказы]
Он спросил у Зои:
— Когда приходят ваши сотрудники?
— Мало ли… — сердито сказала Зоя. — Может, по делам задерживаются.
Зоя была расстроена: заселяли новый дом, и в распределении квартир не было справедливости.
— Мне, конечно, все равно, — время от времени говорила она Ивану Сергеевичу, — я только не понимаю — для чего тогда комиссию создавать?
И через две минуты снова:
— Обследовали, заседали, а что толку? Человек десять лет в хибаре живет, и за его счет опять будет кто-то пользоваться?
При постороннем Зоя дипломатично фамилий не называла, но Иван Сергеевич, щелкая костяшками на счетах, отвечал без обиняков:
— Фарманов — приезжий специалист. Ему номер в гостинице оплачивают. Это нерентабельно. А Геворк как десять лет жил, так и одиннадцатый как-нибудь проживет.
— Где же справедливость? — взвилась Зоя.
— В стране ежедневно заселяют тысячи новых домов. Обычно на каждую квартиру по два претендента. И каждый кричит о справедливости. И большей частью все правы. Хотят хорошо жить.
В это время вошла Рузанна. Еще с порога известила Зою:
— Жена и теща Геворка тебя у входа ждут.
— Послушайтесь меня, — посоветовал Иван Сергеевич, — будете идти домой — выходите через двор.
Но Зоя с досадой сорвала с вешалки пальто.
— Еще прятаться я буду… Ох, не люблю изворачиваться, ох, не люблю… — с досадой приговаривала она.
— Прямо в пасть тигра, — вздохнул Иван Сергеевич.
Только сейчас Рузанна увидела, вернее — узнала Гранта. Он был в короткой распахнутой куртке, без шапки, такой же растрепанный, как вчера.
— А я вас жду. — Он улыбнулся. Улыбка очень красила его скуластое лицо с косым разрезом глаз.
— Напрасно вы меня здесь ждете. Ваш договор составляют в тресте столовых и ресторанов, — наставительно ответила Рузанна.
Она села на свое место, потянула ручки запертых ящиков, достала из сумочки ключи.
— И вообще — как вы себе представляете работу? Что это будет — картина, панно, стенная роспись?
— К сожалению, я постараюсь написать настоящую картину.
Рузанна с удивлением взглянула на него. Художник пожал плечами.
— Для этого учреждения было бы достаточно просто изобретательности. Но я знаю, что вложу в эту работу гораздо большее. Хотя сейчас убедить вас в этом не смогу.
— Вам надо убеждать в этом не меня, а главного бухгалтера треста. Он склонен считать, что это вывеска. А Изокомбинат предлагает договор на панно. Разница в сумме получается очень большая.
— Ну, комбинат защитит мои интересы. Там заинтересованы в большей сумме, потому что комбинат получает проценты. А разница в цене именно такая, какая и должна быть между вывеской и картиной. Вы не думали об этом?
Рузанна пожала плечами:
— По-моему, об этом придется думать вам.
— Я подумаю, — согласился Грант. — А почему вы сердитесь? — вдруг спросил он.
Рузанна и вправду сердилась. У нее пропало все утро в спорах с бухгалтером треста, который оспаривал каждый пункт договора.
«А кто мне докажет, что эта работа стоит именно столько? — спрашивал он. — Государственные расценки? А кто мне докажет, что это панно? Комиссия? Тогда давайте мы пока расценим этот труд по другой категории, а вот когда комиссия определит его как панно, тогда и оформим…»
В Изокомбинате удивлялись, почему на эту работу требуют именно художника Гранта Гедаряна, и предлагали целую бригаду под руководством опытного мастера.
Казалось бы, что такое недоверие должно быть особенно обидным для молодого художника. Но Грант отмахнулся.
— Я ведь еще ничего значительного не сделал…
Незаметно для себя Рузанна встала на его защиту:
— На первых порах все нуждаются в доверии. Как же иначе…
Она не договорила. В комнату вбежала Зоя, придерживая накинутое на плечи пальто.
— С ума сойти… — простонала она.
Тотчас снова открылась дверь, и через порог заглянула молодая женщина. Белый шерстяной платок особенно подчеркивал ее разгоряченное лицо — яркие щеки, блестящие черные глаза.
Изучив обстановку, женщина просунула вперед толстую старушку, за подол которой держался маленький мальчик, и вошла сама.
— Значит, мои дети — не дети? — с надрывом спросила она.
Зоя страдальчески закрыла глаза. Иван Сергеевич еще ниже нагнулся над бумагами.
Женщина, не обращая внимания на Зою, переводила глаза с Рузанны на Ивана Сергеевича. Она делала выбор для направления главного удара. Победила вековая, подсознательная убежденность в превосходстве мужчины. Маро, жена шофера Геворка, устремилась к Ивану Сергеевичу.
— Когда комиссия в мой дом вошла, она сказала: «Ах!» Что я должна была сделать, услышав это «ах»? Я стала собирать вещи. Разве поднимутся теперь мои руки развязать узлы? Разве за столько лет ожидания мы недостойны жить в хорошем доме?
Иван Сергеевич быстренько собрал какие-то бумаги и молча, сжав губы, втянув голову в плечи, побежал к выходу.
— Извините, — бесстрастно обратился он к старухе с ребенком, стоявшей на дороге.
— Уходишь? — крикнула ему вслед Маро. — А я не уйду. Обещание исполняйте. Мама, садись!
— Я вам ничего не обещала, — убеждала Зоя.
— Ты сказала «ах», — твердо заявила Маро. — Мама, садись.
Старушка, покачивая головой, подошла к Рузанне.
— Эх, дитя мое, — заговорила она певуче, — лучше не радоваться бы нам, не надеяться, чтоб не плакать сейчас. Плохо живем. Дом из глины сложен, одна стена — гора. Камень. Вода. Течет, течет. Дети болеют. Геворк около начальника близко сидит, стесняется просить. А невестка не сама кричит — сердце материнское кричит…
— Геворк не мужчина, — отрезала Маро, — Геворк не отец.
— Цыц! — строго прикрикнула на нее старушка и снова повернулась к Рузанне. — Думали — кому же и дадут, как не нам? В надежде и крышу летом не подмазали. У стены угол обвалился…
— Ей что! — непримиримо вмешалась Маро. — Ее дети в тепле.
Ах, эти квартирные дела! Ими в министерстве заниматься не любили. Дай кто их любит? Председатель комиссии за день до заселения нового дома уезжал в командировку. Впрочем, он и не смог бы сейчас ничего сделать. Ордера розданы, люди въезжают, ни у кого не отнимешь ни метра. Может быть, и случилась ошибка при распределении, а может, и нет…
Года через два будет готов новый дом, но этим Маро не утешишь. В любом деле можно было попытаться как-нибудь помочь, только не в квартирном.
И, зная это, Рузанна все же встала. Зоя проводила ее вопросительным взглядом, Маро — недоверчивым. Старуха смотрела глазами надежды.
Про художника Рузанна забыла. Он пошел за ней следом.
В коридорах было пустынно. Сотрудники спустились в буфет, и секретарша Тосуняна тоже ушла на перерыв. У дверей кабинета встретился помощник министра. Рузанна махнула деловой бумагой, которую случайно или предусмотрительно держала в руках.
Енок Макарович взглянул на нее и снова наклонил голову над папкой с телеграммами. Правильнее было бы сперва поговорить о деле — дело всегда нашлось бы. Но потом мог зазвонить телефон, мог кто-нибудь войти. И Рузанна сказала прямо:
— Геворк целый день около вас и ни разу не попросил о самом нужном — о квартире.
— И хорошо сделал, — отозвался Енок Макарович.
— Они живут в плохих условиях. Дом глинобитный у реки Занги. Сыро у них. Дети болеют.
Тосунян откинулся на спинку кресла. Он не смотрел на Рузанну.
— Я квартирными делами не занимаюсь. Для этого создана комиссия.
Рузанна знала, что квартиру товароведу Фарманову выделили по специальному распоряжению Тосуняна, знала, что он сам утвердил список жильцов нового дома, но знала также, что говорить об этом не стоит.
Тосунян молчал. Молчала и Рузанна. Еще секунда — и она должна бы повернуться и уйти. Но Енок Макарович недовольно спросил:
— Что, Геворк не получил квартиры?
Если он не хотел ничего сделать, то не должен был спрашивать. Рузанна подошла ближе. У нее был готовый план. Один из сотрудников, переселяясь в новый дом, выезжал из здания Масложиркомбината. Освобождалось три комнаты. Можно договориться с комбинатом и две комнаты оставить за министерством, пока не будет достроен еще один жилой дом министерства.
— Ну да, — сказал Тосунян, — они глупее нас. Три года ждали свою квартиру и еще два будут ждать. Так?
Рузанна промолчала.
— Одну комнату получит. Иди.
Тосунян потянулся к телефону.
Ужасаясь, что сейчас все испортит, Рузанна сказала:
— Одну мало. Енок Макарович, там трое детей, старуха…
Тосунян хлопнул по столу папиросной коробкой.
— Убила ты меня…
Зазвонили два телефона сразу. Теперь уже надо уходить.
У створки полуоткрытой двери стоял Грант. Он сейчас мог сделать непоправимую глупость — заговорить с министром о своих пустяковых делах. Рузанна почти побежала к выходу.
